Джанфранко Ферре – модельер, придавший статус культовой одежды обычной белой рубашке

Каждое утро он отправлялся к себе на работу на via Pontaccio, ровно к 9 часам. Медлительный и торжественный, как китайский богдыхан, он долго усаживался на заднее сиденье нового мерседеса, на котором только и полагается ездить таким людям, как он. Там на лайковых чехлах уже дожидались две его любимые газеты.
– Синьор, сегодня будет отличный день, – говорил ему по привычке шофер Роберто.
– Посмотрим-посмотрим… – также по привычке отвечал он, шурша газетой.

Человек привычек

Ферре был человеком привычек. Ему не надоедало перекраивать одинаковые белые рубашки для всех своих коллекций. Здесь ему нет равных. В сущности, это именно он придал статус культовой одежды самому заурядному и обычному предмету гардероба. Рубашка от Ferre – это признанная и уважаемая всеми классика. Ее мог бы надеть и принц Гамбургский, и Леонардо Ди Каприо.
Белоснежная, как первый снег, с воротником, похожим на хрустящую салфетку, обвязанную вокруг шеи во время викторианского ланча, и с манжетами, которыми можно размахивать где-нибудь на пристани вместо прощального платка. Идеальная униформа и для дуэли на рапирах, и для любовного дуэта на сцене La Scala.

Не просто шьет, а будто высекает

Ферре любил мгновения предгрозовой тишины в забитом до отказа зале, когда непрерывно, как во сне, проплывают одно за другим его создания. Не платья и не блузы, не двойки и не тройки, а именно цельные, законченные произведения искусства, которым для музейного экспонирования не хватает только одного – рамы.
Собственно, такой рамой мог бы стать его фамильный особняк в миланском пригороде Леньяно, или палаццо-студия на via Pontaccio, 21, где располагалась штаб-квартира дома Ferre, или его загородная вилла на озере Маджоре, где он проводил свои уик-энды. Всюду видна рука творца, который не просто шьет, а будто высекает, не декорирует и украшает, а конструирует и выстраивает. Вырубает что-то из воздуха и неба. Получается его знаменитая ультрамариновая коллекция.
Крутит циркулем по листу ватмана – вырастают, как крылья у альбатроса, белые рукава очередной сорочки. А мужские его вещи – это почти всегда доспехи. Он в них заковывает своих манекенщиков, словно средневековых рыцарей перед турниром или бейсболистов перед чемпионатом мира. При этом никакого железа – только лен, хлопок, кашемир. Много кожи. Обожает полоску, как на старинных пляжных кабинках Лидо или на костюмах, сшитых на Savile Row.

Полоска и неожиданные сочетания

И его любимый пиджак, и стены в столовой, и мебель в приемной Ферре разлинованы, словно по линейке. Полоса добавляет высоты потолкам и утончает талию. Она дает ощущение четкой структуры предмета и правильно спланированной жизни.
Но жить по линейке все-таки скучно. Поэтому в столовой он повесит сразу шесть зеркал в золоченых рамах XVIII века, а к полосатому костюму обязательно добавит еще креповый галстук в горох или жилет из белой кожи, неотличимой от тафты. Его тянет на неожиданные и рискованные сочетания. Но у других они отдавали бы гротеском или фарсом, а у Ферре все – чистая поэзия.
Поэзия точных линий, роскошных фактур и тканей, поэзия вдохновенных подробностей и смело подобранных деталей. «God in Details», – любил повторять один из главных архитекторов XX века Корбюзье. Эти слова – девиз и самого Ферре. Достаточно для этого взглянуть на:

• сервировку его обеденного стола, заставленного фарфором и венецианским стеклом;
• на флаконы червонного золота для именных духов Ferre by Ferre;
• на чуть увядшие чайные розы, приколотые к бальным корсажам из последней линии pretaporter.

Все эти детали способны рассказать о Ферре больше, чем любое самое откровенное его интервью. И о его привычке с детства к средиземноморской роскоши, и о привязанности к Востоку, а особенно к Индии, где он провел годы юности, выбирая ткани и изучая ручные ремесла, и об его усталости, накопившейся за долгие годы триумфов и борьбы.